Жильбер Ашкар: «Россия вмешалась, чтобы спасти Асада»

Прошло уже почти две недели с начала российской военной операции в Сирии, однако ее подлинные цели до сих пор остаются не вполне очевидными. Ситуации не проясняют и официальные комментарии российского правительства. С одной стороны, говорится о борьбе против ИГИЛ, с другой – о помощи легитимному правительству Асада против всех, кто ставит эту легитимность под вопрос. Каков, на ваш взгляд, действительный смысл российского военного вмешательства? 

В начале причина российской интервенции была сформулирована так, чтобы получить «зеленый свет» от Запада и в особенности от США. Так как западные страны сами давно бомбят Сирию, они очевидно не могли запретить России тоже в этом участвовать. Под этим предлогом Путин преподнес Вашингтону идею интервенции еще до ее осуществления – и Вашингтон с радостью купился. Еще в самом начале, перед тем как Россия стала наносить удары, Белый дом приветствовал ее присоединение к борьбе против ИГИЛ. Конечно, это был чистый обман. И я был бы удивлен, если бы в Вашингтоне и в самом деле наивно верили, что Россия сосредотачивает свои силы в Сирии только для того, чтобы сражаться с ИГИЛ.

Конечно, они не могли игнорировать очевидную причину активизации России на сирийском направлении, заключавшуюся в спасении режима Башара Асада. Однако факт в том, что Вашингтон согласился даже с этой, подлинной, целью россиийской интервенции – предотвратить падение Асада. С самых первых событий сирийского восстания американская администрация, даже после заявлений о необходимости отставки Асада, постоянно подчеркивала, что сам режим должен остаться. Вопреки упрощенной критике в адрес США, администрация Обамы не была прямо ориентирована на «изменение режима» в Сирии – даже наоборот. Они просто хотели сохранить режим Асада без самого Асада. Эта стратегия была основана на уроке катастрофического поражения в Ираке: задним числом они пришли к выводу, что сохранение «саддамизма без Саддама» могло бы быть значительно более надежным, чем ставка на демонтаж режима.

Вот почему к этому шагу Путина в Вашингтоне отнеслись более чем благосклонно. И в бесконечных жалобах администрации Обамы на то, что российские удары наносятся по «умеренной оппозиции», очень много лицемерия. Сейчас они обвиняют Россию в недостаточной доле объектов ИГИЛ среди всех авиаударов. Конечно, если бы российские самолеты наносили ИГИЛ больший урон, подлинный характер тайного соглашения с Путиным было бы легче скрыть. Америка надеется, что Россия не только предотвратит падение режима, но и поможет в создании конструкции политического урегулирования в Сирии. Сейчас все это выглядит благими намерениями, лишенными всякой почвы.

Основной целью российской военной операции в Сирии была поддержка режима в тот момент, когда он переживает наиболее тяжелые военные поражения. Асад к июлю осознал, что не сможет больше удерживать даже ту часть страны, которая все еще оставалась под его контролем. Интервенция Москвы была призвана остановить этот коллапс режима и вернуть ему территории, которые он потерял за последние месяцы. В этом смысле цель операции предельно понятна.

Но есть еще и другая цель, которая, однако, лежит за пределами Сирии и объясняет, почему Россия сейчас использует свои элитные ВВС и запускает ракеты с Каспийского моря. Это своеобразный «Момент Залива» для российского империализма. Я имею ввиду, что Путин совершает в меньшем масштабе то, что США делали в 1991 году, когда превратили первую войну против Ирака в Персидском заливе в настоящее показательное шоу возможностей новинок своей военной техники. Это такой способ сказать миру: «Посмотрите, как мы сильны! Смотрите как действенно наше оружие!» И именно этот аргумент был ключевым в момент переутверждения американской гегемонии в той решающей исторической ситуации. Холодная война закончилась – в том же 1991 году перестал существовать СССР. Американский империализм таким образом определял свое изменившееся место – абсолютного гегемона в глобальной системе.

То, что сегодня пытается сказать Путин при помощи этого авиационного шоу – «Мы, русские, тоже обладаем современным оружием, мы можем его производить и запускать, можем быть более надежным союзником, чем США». Нынешняя путинская игра мускулами резко контрастирует с неуверенным поведением Обамы на Ближнем Востоке в последние годы. Между тем, Путин завоевывает все новых друзей в регионе. Он развивает отношения и с египетским контрреволюционным автократом Сиси, и с иракским правительством. Ирак и Египет совсем недавно рассматривались как государства, входящие в сферу влияния США. Сегодня оба этих государства поддерживают российскую операцию в Сирии, закупают российское оружие и развивают стратегические отношения с Москвой.

Все это, конечно, свидетельствует о серьезном прорыве российского империализма в его соревновании с американским. С этой точки зрения, продолжающаяся российская операция в Сирии должна рассматриваться как часть межимпериалистического состязания. 15 лет назад я описывал косовский конфликт как часть Новой Холодной войны. В то время эту позицию критиковали – сегодня она выглядит как нечто очевидное.

Сегодня многие утверждают, что ситуация в Сирии, включая российское вмешательство, является результатом колоссального провала американской политики. Есть, конечно, и те, кто утверждает, что никакого провала нет, американский план гораздо хитрее, и Россия втянута в этот конфликт исходя из этого плана. Ну и в любом случае, мы видим практически открытые разногласия внутри самой американской политической элиты о дальнейшей стратегии в Сирии. Все-таки какое место США занимают в этой ситуации сегодня?

Без сомнения, сегодня в Америке на самом высоком уровне продолжаются разногласия относительно Сирии. Не секрет, что были острые дебаты между Обамой и Хилари Клинтон (когда она занимала пост госсекретаря), ее поддерживали многие в Пентагоне и ЦРУ, вокруг вопроса о предоставлении помощи сирийской оппозиции. В 2012 году, когда эти споры начались, Сирийская свободная армия оставалась главной силой оппозиции. Ее слабость проявилась в том, что, не получив в итоге серьезной помощи от США, и в особенности в результате американского вето на поставку зенитных установок, эта оппозиция стала уступать различным джихадистским группам, которые стали более важной силой сопротивления правящему режиму. Те, кто тогда настаивал на более активной помощи оппозиции, как Хилари и тогдашний директор ЦРУ Дэвид Пэтрэус, сегодня уверены, что развитие событий подтвердило их правоту и нынешняя катастрофа случилась из-за ошибочной политики Обамы.

Обама, конечно, сталкивается сейчас с масштабными негативными итогами своей политики в Сирии. Это катастрофа, с какой бы стороны на это ни посмотреть – с гуманитарной или военно-стратегической. Страны Евросоюза сегодня обеспокоены огромной волной беженцев, которая является результатом гуманитарной катастрофы. Администрация Обамы пытается успокоить себя заявлениями, что Россия глубоко увязнет, что это будет второй Афганистан. Показательно, что в своей критике российского вмешательства Обама использовал слово «трясина» (quagmire) – термин, которым описывали опыт США во Вьетнаме и СССР в Афганистане. Россия, как он думает, так же увязнет в Сирии. Все эти ожидания не более чем сладкая пилюля, чтобы прикрыть свой собственный провал.

В настоящее время союзники США, такие как Франция и Германия, более сдержанны в критике российского вмешательства в Сирии. Вам не кажется, что Россия надеется спровоцировать раскол между Америкой и Европой, который позволит договариваться с ЕС отдельно от США? 

Я так не думаю. Во-первых, не видно больших различий между позициями Франции и США. Они в основном сходны. Позиция Германии немного отличается, так как она прямо не вовлечена в военные действия против ИГИЛ. Франция критикует Россию за боевые действия против оппозиции, не имеющей отношения к ИГИЛ. И позиция Франции очень жесткая по поводу Асада. Как и Вашингтон, и даже более категорично, Париж настаивает на немедленном уходе Асада и говорит о невозможности каких-либо переговоров с его участием. И это вполне логично, так как если предположить возможность какого-то переходного правительства с участием нынешней правящей партии и оппозиции, оно точно не может быть сформировано под президентской властью Башара Асада. И это одно из оснований позиции Парижа и Вашингтона. Это очевидно расходится с положением Путина о том, что Асад остается легитимным президентом и любое соглашение не может быть заключено без его одобрения. Разрыв между этими позициями фундаментальный и долговременный.

Как я уже говорил, Вашингтон и его европейские союзники продолжают выдавать желаемое за действительное. Они надеются, что Путин добьется от Асада согласия на переходный период и постепенный уход от власти, финалом которого станут выборы. Ангела Меркель, несмотря на то, что вскоре изменила свою позицию, уже заявляла, что международное сообщество может договориться с Асадом. И мы постоянно слышим, как из разных углов Европы и США доносится похожее послание: «Несмотря ни на что, Асад лучше ИГИЛ. С ним можно вести дела. Давайте начнем с ним переговоры о переходном периоде». На самом деле эта позиция обречена на провал. Пока она привела лишь к тому, что все группы оппозиции, не входящие в ИГИЛ, объединились против перспективы такого «перехода». Вооруженная оппозиция, включающая все оттенки джихадизма, теперь соревнуется в степени непримиримости к Асаду. Его уход является необходимым условием для любого проекта политического урегулирования в Сирии. Без этого война просто не сможет закончиться.

Вашингтон произвел огромное количество лицемерных заявлений, осуждающих российское вмешательство, несмотря на то, что сам в начале дал ему зеленый свет. Главная причина такого поведения в том, что Америка не может открыто высказаться в поддержку акции по спасению режима Асада, потому что считает, что это моментально оттолкнет от них все суннитское население региона. Более того, американцы рассчитывают использовать факт российской интервенции, чтобы вбить клин в отношения Москвы и всех стран, где доминируют сунниты.

Саудовская Аравия уже предлагала России способствовать росту цен на нефть в обмен на изменение подхода в Сирии. И теперь они крайне обеспокоены военной операцией Москвы, которая обрушила их надежды на то, что вопрос нефти заставит Путина поддержать уход Асада. Однако в то же время такие силы, как Браться-мусульмане и саудовские улемы призвали к священной войне против второго «русского Афганистана» – тогда как РПЦ дала религиозную поддержку российской военной операции.

Обратите внимание, что раньше идея «священной войны» использовалась только мусульманами. Сегодня, впервые за долгое время, мы можем получить полномасштабное столкновение «святых воинов» с обеих сторон! В этом смысле Путин просто «ниспослан небом» джихадистам – он стал идеальным противником.

Вам, вероятно, известно о том, что летом в Москве с тайным визитом находился иранский генерал Касем Сулеймани. И отмечалось, что окончательное решение в пользу российского военного вмешательства было принято как раз после этой встречи. Как вы думаете, почему Иран так заинтересован в российской операции в Сирии? 

У Ирана общий с Россией интерес – сохранить режим Асада, который выступает стратегическим союзником обеих стран. Для Ирана Сирия – ключевая страна в оси, которая идет из Тегерана к ливанской «Хезболле» через Ирак и Сирию. Ирак передает припасы «Хезболле» через Сирию. Сирия дает Ирану стратегический доступ к Средиземному морю. Что касается России – Сирия единственная страна в средиземноморском регионе, в которой размещены российские морские и авиабазы. Поэтому мы и наблюдаем сейчас в Сирии контрнаступление, объединяющее армию Асада, иранских солдат и связанные с Ираном боевые подразделения, а также российскую поддержку с воздуха. По сути, уже довольно давно режим Асада полностью зависит от Ирана. Ведущая роль в Сирии принадлежит именно Ирану. Разумеется, Россия тоже сильно влияет на Дамаск, потому что это главный поставщик оружия. А прямая российская интервенция еще увеличила это влияние. Кое-кто на Западе думает, что рост российского влияния будет означать сокращение иранского, но такие люди в очередной раз выдают желаемое за действительное.

Российские СМИ изображают ситуацию в Сирии таким образом, как будто на одной стороне легитимное правительство и «нормальный» порядок, а на другой – хаос и различные силы, пытающиеся уничтожить государство. Но есть и другая точка зрения: в ходе гражданской войны режим Асада радикально трансформировался, ни о каком «нормальном» государстве, противостоящем антигосударственным силам, речь не идет. Государство деградировало, и то, что представляет собой режим Асада сейчас, — свидетельство этого. Какова настоящая природа сирийского режима сейчас и как он изменился за годы войны?

Начну с этого определения асадовского режима как «легитимного», которое постоянно повторяют Путин и Лавров. Оно основано на крайне ограниченном понимании легитимности. Конечно, можно сказать, что с точки зрения международного права правительство Асада легитимное, — но не с точки зрения демократической легитимности. Оно может быть «законным» по стандартам ООН, но оно уж точно не «легитимное» — его никто и никогда не избирал. Действующий сирийский режим – результат государственного переворота, который произошел 45 лет назад. Президентство впоследствии было передано наследнику династии, которая управляет страной с помощью спецслужб и военной диктатуры. Сирия – страна, где полвека не было честных выборов и политических свобод. За последние двадцать лет режим стал еще более отчужденным от населения из-за ускоряющихся неолиберальных реформ, которые привели к погружению широких социальных слоев в бедность, особенно в сельской местности, при этом безработица и стоимость жизни резко возросли.

Ситуация стала невыносимой – поэтому и произошло восстание 2011 года. Естественно, жестокий диктаторский режим не стал отвечать на массовые демонстрации, в начале мирные, каким-либо демократическим способом вроде проведения свободных выборов. Это было исключено. Единственным ответом режима была грубая сила, причем эскалация происходила постепенно, с каждым днем режим убивал все больше людей, что привело к превращению восстания в гражданскую войну. Кроме того, известно, что летом-осенью 2011 года режим выпустил из тюрем джихадистов. Целью было формирование боевых джихадистских групп – неизбежное в условиях восстания – которое подтвердило бы ложь, которую режим озвучивал с самого начала: будто бы он сразу сталкнулся с джихадистким мятежом. Эта ложь стала самоисполняющимся пророчеством: боевики, которых режим выпустил из тюрем, сейчас возглавляют некоторые ключевые джихадистские группы в Сирии. Важно понимать, что, хотя большая часть тех, кто сейчас воюет с режимом, — реакционеры, режим этих реакционеров и породил. И в более широком плане жестокость режима создала почву для ненависти, которая породила джихадизм и в конце концов ИГИЛ. ИГИЛ – варварский ответ на варварство режима. Я называю это «столкновением варварств».

Есть и еще один аспект. Режим Асада сейчас куда хуже, чем был до восстания. Сейчас это не просто диктаторское государство, но и страна, в которой орудуют банды головорезов, «шабиха», как они называются по-арабски. Они терроризируют население – поэтому значительная часть нынешней волны беженцев из Сирии пришла с территорий, контролируемых режимом. Эти люди не могли больше выносить преступлений головорезов, которых вскормил Асад. Население Сирии не верит в будущее режима. Все, кто смогли, бежали в Европу. Многие беженцы, как вы могли видеть из телерепортажей, принадлежат не к самым бедным слоям населения Сирии. Среди беженцев значительная доля представителей среднего класса. Часто они продают все, чем владели в Сирии, потому что у них нет надежды вернуться! Это будет иметь огромное влияние на будущее страны. В Сирии остаются лишь те, у кого нет выбора, и те, кто получает выгоду от войны.

Ситуация чудовищная. Никто не может винить сирийцев в том, что они решают уехать из страны, — нужен неисчерпаемый запас оптимизма, чтобы сохранить хоть какую-то веру в будущее Сирии. Но история знает свидетельства восстановления после еще более ужасных событий, хотя это и может занять многие годы. Однако первое условие для прекращения войны и начала восстановления – уход Асада. Пока Асад у власти, эта трагедия не прекратится.

Западные СМИ все еще говорят об «умеренной» оппозиции в Сирии. Основной контраргумент Путина – четкой границы между джихадистами и «умеренными» группами среди вооруженной оппозиции нет. Лавров даже сказал недавно, что мог бы вступить в переговоры со Свободной сирийской армией, но проблема в том, что неизвестны ее лидеры, да и само ее существование под вопросом. Расскажите о воюющих с режимом группах, кроме ИГИЛ.

Есть несколько различных групп: от первых вооруженных подразделений Свободной сирийской армии, которые были относительно светскими и не подверженными религиозному разделению, до джихадистов всех оттенков и сирийского подразделения Аль-Кайеды, Аль-Нусра. Все джихадисты разделяют цель установления шариата на контролируемых ими территориях. Но с диким варварством ИГИЛ они сравниться не могут. ИГИЛ – уродливая карикатура на фундаменталистское государство, в которую никто бы не поверил, если бы она была художественным вымыслом. Исламистская оппозиция, не принадлежащая к ИГИЛ, представляет спектр сил от Братьев-мусульман до аль-Кайеды. Все они противостоят ИГИЛ. Ни одна из этих сил не внушает оптимизма. Да, на счету Асада больше жертв, чем какой-либо другой воюющей стороны, включая ИГИЛ. Но большинство оппозиционных сил не представляют собой вдохновляющую альтернативу. Условием изменения этой ситуации, как я уже объяснил, является уход Асада. Иначе ничего не изменится.

В Сирии также воюют курды, самая прогрессивная (или даже единственная прогрессивная) сторона конфликта. До настоящего времени их основным противником был ИГИЛ, а в отношении режима и других оппозиционных групп они сохраняли относительный нейтралитет. С прошлого года и по настоящее время они получают воздушную поддержку и оружие от США. Суть их борьбы – защита территорий с курдским населением. Чтобы сыграть роль, выходящую за рамки их регионов, и таким образом участвовать в решении судьбы Сирии в целом, они должны найти союзников среди арабов и других меньшинств. На этом пути США добились некоторых успехов, объединив курдов сначала с некоторыми группами ССА и затем – с арабскими племенами. США следуют политике, которой уже следовали в Ираке против Аль-Каиды. Сейчас эта политика используется против ИГИЛ.

Считаете ли вы, что в Сирии может сложиться коалиция, которая представляла бы прогрессивное будущее для страны?

Честно говоря, ни одна из существующих сил не вызывает у меня оптимизма. Сейчас главное, на что можно надеяться – прекращение войны. Приоритет – остановка этой чудовищной резни и разрушения страны. И хотя сейчас какие-либо значительные организованные силы не представляют прогрессивной альтернативы, все еще остается потенциал, выраженный в молодежи, которая участвовала в восстании 2011 года. Тысячи из них сейчас в изгнании, другие в тюрьме. Многие все еще в Сирии и на свободе, но в гражданской войне они не могут играть определяющей роли. Необходимо прежде всего остановить войну. Что бы ни принесло прекращение войны, оно поможет появлению хоть какой-либо альтернативы. Чтобы ситуация вызывала какой-то оптимизм, потребуется возникновение новой, прогрессивной альтернативы на базе уже имеющегося потенциала.

Но не может ли так получиться, что прекращение этого конфликта возможно только посредством какой-либо помощи или интервенции со стороны? Или вы считаете, что иностранные интервенции, российские или западные, лишь отдаляют конец войны?

До настоящего времени западное вмешательство было нацелено исключительно на ИГИЛ. Все атаки американской коалиции велись на территориях, подконтрольных ИГИЛ, и никогда – в районах, подконтрольных режиму. Если взять российские атаки, то небольшая их часть велась против ИГИЛ, но подавляющее большинство – против оппозиции, не принадлежащей к ИГИЛ, на спорных территориях, за которые борются режим и оппозиция. С этой точки зрения между западной и российской интервенцией есть принципиальная разница. Какие бы беспочвенные надежды ни питали на Западе относительно возможной роли России, остается фактом то, что до российского вмешательства режим Асада был ослаблен, терял территории и был на пути к коллапсу. Поэтому в войну и вступил Путин. Если бы режим Асада обрушился, для него это было бы крупным поражением.

Поразительный рост ИГИЛ начался более года назад, и ни Россия, ни асадовский режим всерьез с ним не боролись. Главная забота Путина – как и Асада – выживание режима. Укрепив режим, Путин отдаляет конец войны. Это – преступление. Хочется, конечно, надеяться вместе с некоторыми людьми на Западе, что в конце концов Путин убедит Асада уйти. Но взгляд Путина на происходящее понять трудно. Впрочем, ясно, что у России большой риск завязнуть в «трясине», если война не прекратится в ближайщее время. Посмотрим, как будут развиваться события. Лучшее, на что могут надеяться люди в Сирии – прекращение войны и отправка сил ООН для восстановления порядка и возрождения государства и страны.

Жильбер Ашкар – ливанский ученый, писатель, социалист и антивоенный активист. В настоящее время — профессор Восточных и Африканских исследований Университета Лондона (SOAS)

В подготовке материала к публикации участвовали Илья Будрайтскис, Галина Кукенко, Илья Матвеев.